Крот-неудачник

Предателем, предложившим свои услуги ЦРУ в 1974 году, стал сотрудник КГБ Армянской ССР Норайр Григорян.
Оперуполномоченный КГБ Армянской ССР Норайр Григорян по идейным соображениям 2 года снабжал ЦРУ информацией, так как был разочарован советской действительностью.
Выдержки из неопубликованной книги Григоряна:
«… За время работы с американцами у меня было несколько каналов оперативной связи. Но на пер­вой встрече я сразу забраковал один из них. А связь это крайне важная штука в разведке, без нее никак. Целый час пытался втолковать Джону Уатхеду (установленный разведчик, подполков­ник из РУМО – Разведуправление минобороны США), чтобы отбросили вариант тайнописных пи­сем. Но американцы были убеждены, что их новейшие технологии русскими не выявляются.
Есть спецподразделение КГБ – служба ПК (Перлюстация Корреспонденции), в задачу которой входит поиск, обнаружение и проявка тайнописных писем. Ведь за «железный занавес»  не должна и птичка перелететь, не то, что письмо за рубеж без соответ­ствующей проверки. Но «береженого Бог бережет», и меня сберег. Провожу контрольный запуск письма через город Сухуми, где именно в отделе ПК работает моя подружка. А прямых вопросов не задашь даже подружке, мои благодар­ности создателю армянского коньяка – она проговарива­ется, хвастается под воздействием алко­голя, что именно вчера обнаружено и отправлено шифро­вальщикам тайнописное письмо. (В 70-х годах для расшифровки моих шифров компьютерам по­надобилось бы 100 лет, да и сейчас компам не одолеть).

Помимо этого, мне было крайне необходимо дружить с контрразведчиками, а это запрещено внут­ренними правилами, потому что они гласное подразделение. Но запреты эти не для меня, и мне приходиться возобновить старую дружбу с ростовским парнем из 2-го управления (контрраз­ведка). Когда-то с ним я познакомился в одном из санаториев КГБ. Хороший парень и любил женщин.
Снова благодарности тому, кто придумал армянский коньяк (не зря Черчилль его любил), удача мне опять сопутствует. После нескольких серьезных застолий (русская баня решает любые проблемы) он развязал язык. Оказалось, выделена спецгруппа из оперативников, которые занима­ются фильтровкой всех Григорянов по всей территории СССР (замучились искaть какого то Гри­горяна, пожаловался контрразведчик). А Григорянов как Ивановых в России.
В КГБ известна только фамилия и даже не республика, так что ищут по всему СССР, но мой палец уже на пульсе контрразведки. Нашлось около 1020 Григорянов, которые имели доступ к более или менее секрет­ной информации. В месяц контрразведчикам удавалось отфильтровать около 120-150 человек. Я понял, что у меня остались считанные месяцы. Круг сужался неумолимо.
И во время очередной коньячной беседы приятель сообщает, что наконец-то дали отбой и прекратили поиски. Это плохо, это очень плохо, так как означает, что «объект» обнаружен.
Проверяю свои квартиры, и спецаппа­ратура показывает наличие прослушки. Значит, точка, приехали…
Но как долго они будут играть со мной, этого ни знает никто, – может годы, может месяцы, а, может, и дни. Необходима личная встреча с ЦРУшниками, чтобы принять правильное решение, а это очень сложно. Ненавязчиво прошу организовать встречу, чтобы не паниковали. Ответили: подумаем.
А этому предшествовало следующее, захожу к начальнику отдела подписать документ. Дверь была приоткрыта, и я без­звучно зашел в кабинет, когда он изучал какие-то документы, поднял глаза, увидел меня и от неожиданности вздрогнул, испугался, как будто увидел привидение. Этот момент меня насторо­жил – откуда могла произойти утечка информации?
Это могло произойти исключительно из Ва­шингтона, исключительно из Ленгли, хотя меня уверяли, что конспирация будет на высшем уровне и даже временами спецсвязью не пользовались, а конкретный человек летал в США и об­ратно. Всю эту мозаику складывал в единое целое и получалась печальная картина провала, к ко­торому на всякий случай надо быть готовым в любую секунду, чтобы выкарабкаться с наимень­шими потерями.
Но была и другая угроза, и ее я никак не мог предугадать и проверить – какой именно вариант завершения оперативной разработки изберет центр по отношению ко мне? Офи­циальный, легальный арест или мученическую смерть в каком-нибудь подвале?

30 марта 1975, в день рождения дочери, вышел я из конспиративной квартиры. Шел на явочную квартиру, на встречу с агентом и, как всегда, стал проверять, нет ли «хвоста»? И «хвост» был очень длинный и пушистый, московский. Наблюдение было столь явное и грубое, что очень трево­жило – значит, возможен арест.
С подобными приемами контрразведки я прекрасно знаком, сам участвовал не раз. Такой прием делается для того, чтоб вывести «объект разработки» из равновесия, ударить крепко по нервной системе, посмотреть какие действия он предпримет, заставить ошибиться. Это работает на все 100, проверено.
Я вышел из транспорта и направился медленным шагом в центр города, размышляя, что же можно предпринять при таком раскладе?

… в последние месяцы, тоже «случайно», как из рога изобилия на меня сыпалась совершенно секретная информация, которой я в принципе не должен был владеть. Это тоже настораживало. Где-то далеко в подсознании стре­ляло – идет дезинформация.
Складывая всю эту мозаику в целое, получалась печальная картина провала. Я просто не отправ­лял легко добытую информацию ЦРУшникам, чтоб не паниковали, а сообщал только ту, что добы­вал сложным, трудным путем. Иначе бы они настояли, чтобы я немедленно покинул СССР, а это не входило в мои планы.

И вот направляюсь к центру города. Навстречу, как из-под земли появляется непосредственный мой начальник полковник Аваков, почетный чекист СССР, который пару часов назад был со мной на конспиративной квартире. Он был бледнее смерти, как будто его самого должны были арестовать. Подошел и говорит:
«Нам необходимо поговорить, садитесь в машину».
Как только он оказался рядом со мной, несколько парней славянской наружности сразу же окру­жили и молча стоят. Мы сели в одну из машин и поехали на правительственную дачу. По до­роге мой начальник онемел от ужаса предстоящей разборки с москвичами из Центра, казалось, он по­терял дар речи навсегда. Но тишину нарушил я, очень важно было, чтобы я первый заговорил.
 Давно настроил себя на худшее, и это задержание не ввергло меня в шок, худший час настал. Хотя можно было перестрелять их уже в машине и уйти за кордон, но семья тяжеленной гирей тянула за ноги, а с гирями на ногах далеко не уплывешь.

– Вы наверно хотите говорить об американцах? – проговорил я, – и о ЦРУ?

– Да, да да! – был его взволнованный ответ. – Именно об этом хочет говорить с тобой мос­ковское начальство из Центра.

Приехали на дачу Совмина, а там ожидал сам начальник контрразведки КГБ СССР генерал Григо­ренко вместе с начальником американского отдела. Я еще неудачно пошутил: почти как Григорян, но на украинский лад. Он сказал:
– Это хорошо, что не теряешь бодрость духа и шутки шутишь, видимо не совсем понима­ешь, что тебя ожидает.

Беседовали «за жизнь», которую надо спасать, и не только свою, но и членов семьи. Так продол­жалось неделю. Вылетели в Москву с москвичами, а меня оформили в командировку в Киев, чтобы даже сотрудники КГБ не знали о моем местонахождении. Начальник армянской контрраз­ведки полковник Далалян все кругами ходил и не понимал, что происходит – вроде бы приехал его непосредственный начальник из Москвы, а с ним не общается.

И вылетели в Москву. Встречавшие нас черные машины, игнорируя светофоры, привезли прями­ком на Лубянку…
… Мне говорят: начинаем игру с ЦРУ, и ты должен по графику своей оперативной связи появиться, как и договорено, у библиотеки Ленина, чтобы ЦРУшники видели тебя и воочию убедились, что все в порядке. Говорят: не забудь, что отец твой в тюрьме, и дочь у тебя малюсенькая, и жена красивая. Конечно, помню.

Приехали в Лефортово с Лубянки, переодев меня в мою одежду.  Документы все в карманах (не­сколько удостоверений прикрытия). Привели двух понятых уже под утро, стали оформлять по за­кону. Показали санкцию на арест за подписью первого зампредседателя Верховного Суда СССР Малярова.
Понятые с вытаращенными глазами смотрели на всю эту процедуру. Привели в нор­мальную камеру на первом этаже, накормили борщом, но снова переодели, врач осмотрела очень внимательно, позавидовала моим зубам. Дали номер 24, чтобы мою фамилию надзиратели не знали и не употребляли – опасались утечки информации в ЦРУ.

Началась оперативная игра с амери­канцами, радиоигра, в результате которой ЦРУшники провели тайниковую операцию и были вы­дворены из СССР.
Это было время совместного полета космического корабля «Союз-Аполлон», пер­вое время улуч­шения советско-американских отношений, и это мне очень сильно помогло. По­тому и со мной «церемонились», а в другое время сразу же размолотили кости…
Потому и в По­литбюро настрое­ние стариков было хорошее, а моя судьба решалась на коллегии КГБ СССР.
Девять месяцев пролетело в незримой борьбе со следователями и оперативниками главного управления КГБ – неправильный ход и полу­чишь мат – смерть.»
В 1975 году Норайр Григорян был разоблачен сотрудниками Второго главного управления КГБ и осужден на двенадцать лет лишения свободы.
Отсидев, Григорян уже в постперестроечное время отбыл в США, где стал домогаться «компенсации» за свою службу от ЦРУ. Однако там, вместо вознаграждения, ему было предложено работать теперь против суверенной Армении, от чего он якобы отказался и потребовал материально компенсировать пребывание в советских лагерях. В ответ на его отказ ЦРУ отплатило обвинением в вымогательстве, после чего ним заинтересовалось ФБР.
Григоряну пришлось отсидеть 19 месяцев теперь уже в американской тюрьме.
Отбыв наказание в США, он вернулся в Армению и сейчас пытается добиться возмещения за свою службу от ЦРУ через американский суд. Григорян пришёл к выводу, что «американская демократия хуже советского коммунизма»…
В своей неопубликованной книге Норайр Григорян написал:
«И теперь я, оперуполномоченный одного из подразделений разведки, сознательно по своей инициа­тиве, на идейно-политической основе сотрудничаю с правительством США. 12 лет провел в Уральских политических лагерях, тюрьме Лефортово и во Владимирском Централе. Свыше 500 суток в карцерах. Но именно на этом строит Господь Свою работу, такова Его логика, отличная от человеческой, чтобы показать ему прямой путь. И еще два года я просидел в тюрьмах Америки. Это было логическим продолжением не человече­ской логики, а логики Бога…
В 1987 году  после освобождения я женился во второй раз, так как моя первая супруга Тамара отказа­лась от меня, не выдержав прессовки со стороны КГБ. Она работала преподавателем в школе, и быть женой такого как я считалось идеологически недопустимым. Да и любви, вероятно, было не­достаточно.
У нас росла прекрасная дочь Наира, которой во время моего ареста было три годика.
Редко какая женщина будет ждать 12 лет – и при живых-то мужьях изменяют, а тут 12 лет ждать… А той женщине, которая будет 12 лет ждать, нужно памятник ставить при жизни, молиться на нее. Итак, я женился снова, и в 1991 г родилась вторая дочь.»
Репортаж, размещенный ниже (источник — Sputnik Армения), снимался в 1997 году. Норайр Григорян работал тогда шашлычником и искал опытного адвоката, чтобы подготовить судебный иск к ЦРУ. Свой моральный ущерб бывший советский контрразведчик и американский агент оценил от 3 до 5 миллионов долларов США.