Разоблачение Николая Бравуры

В начале апреля 1913 года австро-венгерская контрразведка арестовала в Будапеште некоего Николая Бравура, нелегального русского резидента. Когда известие о его аресте достигло Петербурга, многие пришли в недоумение: Кока Бравура был заметной фигурой столичного полусвета, за ним тащилась репутация самого скандального толка, а потому его причастность к исполнению секретных миссий за кордоном казалась вещью совершенно невозможной.
После смерти матери, будучи еще молодым человеком, Николай получил в наследство фамильное состояние золотопромышленников и откупщиков Базилевских и, как говорится, пустился во все тяжкие. Он волочился за женщинами, его частенько встречали в роскошных ресторанах, на скачках и в кулуарах карточных клубов, где Бравура считался щедрым завсегдатаем и крупным игроком.
Бурно прожив так несколько лет, он промотал почти все, что ему досталось. Собрав остатки средств, Николай решил поправить пошатнувшиеся дела, устроив у себя на квартире игорное заведение и контору подпольного спортивного тотализатора. Вскоре визитные карточки «Н.А. Бравура, потомственный дворянин. Карповка 21» имелись у всех петербуржцев, увлекавшихся спортом и карточной игрой.
Но только-только затеянное дело начало приносить выгоды, как его погубил скандал. Раз в квартире на Карповке собралась теплая компания, затеявшая большую игру, и среди других был опытный игрок, приехавший из Пскова. Он сел играть с хозяином и всего за несколько минут спустил ему 10 тысяч рублей. Усмотрев в игре Бравуры «специфические приемчики», по старинному игроцкому обычаю псковитянин двинул Николашу подсвечником по голове, забрал свои деньги и ушел.
Произошло это при многочисленных свидетелях. Над Бравурой нависло подозрение, что он шулер, перед ним закрыли двери все респектабельные заведения.
Тогда он стал играть в притонах вроде того, что держал сам, проигрался еще больше, попав в зависимость от шулерской шайки «клубных арапов». Выбраться из долговой трясины ему помог знакомый, владелец модного конькобежного заведения «Скейт-ринг-палас» господин Башкиров, предложивший Николаю стать распорядителем на треке за 200 рублей жалованья. Это была специфическая должность для красивых молодых людей спортивного типа, которых обычно брали на содержание богатенькие дамочки, искавшие острых ощущений. «Скейт-ринги» считались гнездом разврата, и туда специально наведывались, чтобы между делом, в приличной обстановке, как тогда говорили, «кого-нибудь замарьяжить». Но карьеру скейт-ринговского альфонса Бравура так и не сделал – он исчез из поля зрения. Его потом видели в Париже и в Вене – выглядел он здоровым, одет был прилично, денег в долг не просил, а на вопросы о роде занятий и источниках существования бодро отвечал, что преподает языки.
Возможно, в тот самый момент, когда он был готов уже стать платным жеребцом для развратных бабенок в «Скейт-ринге», к нему и «сделали вербовочный подход» люди из разведывательного бюро. Склонный к авантюрам, заведший привычку жить широко, Бравура согласился сотрудничать, ухватившись за последнюю соломинку. Для российской спецслужбы были привлекательны его светский лоск, знание европейских языков, множество знакомств среди бывавших в Петербурге иностранцев. Ему не нужна была «легенда-прикрытие» – достаточно было быть самим собой.
Знавшие его в те времена, когда Бравура прожигал жизнь, только головой крутили, читая сообщения, что он конспиративно собирал сведения от почти двух десятков агентов и переправлял их в Россию. Австрийские контрразведчики установили, что Бравура ежемесячно получал из Парижа через венгерский национальный банк большие суммы денег. Его взяли, прежде чем он успел отправить очередную порцию сведений «по назначению». При обыске в будапештском доме Бравуры нашли множество карт, чертежей укреплений, секретные сведения по статистике и боеспособности австро-венгерской армии, заметки по пулеметному и артиллерийскому вооружению. Агенты установили, что в определенные дни он посещал Западный вокзал венгерской столицы и с вокзального почтамта пересылал за границу большие пакеты. Иногда он передавал свертки пассажирам европейских экспрессов, проезжавших Будапешт транзитом, – полагали, что это были курьеры русской разведки.
Сразу же после ареста Бравуры военный агент (так тогда называли атташе) русского посольства Зенкевич спешно выехал в Петербург. Он покинул Вену столь стремительно, что даже не известил о своем отъезде министерство иностранных дел Австро-Венгрии. Это было грубым нарушением дипломатического протокола, но в руках контрразведки оказались такие улики, что промедление могло вызвать еще больший скандал, – Зенкевич был офицером русского Генштаба и поддерживал контакт с несколькими нелегалами.
После ареста Бравуры и бегства Зенькевича в течение двух последующих дней в разных местах Австро-Венгрии были взяты под стражу 18 офицеров австрийской армии, еще несколько их агентов покончили с собой. Все арестованные офицеры были славянами по крови и пошли на контакт с русской разведкой добровольно, передав через Бравуру в руки командования русского Разведывательного Бюро секретнейшие документы.
Что стало с Бравурой, доподлинно неизвестно – в апреле 1913-го сообщалось, что после ареста он наотрез отказался давать какие-либо показания, но, уличенный показаниями Копп-Кеппа, выложил все, что знал. Потом русские газеты о нем замолчали наглухо, словно и не было такого человека в природе.